«Меня часто упрекают в том, что интервью не даю. Тут дело тонкое: бывают моменты, что вообще разговаривать не хочется, а бывает, хочется выговориться, появляется такое, чем хочется поделиться», – так начался наш разговор «за жизнь» в одном из китайских ресторанчиков Благовещенска.

«Занижала себя провинциальностью…»

Воспоминания детства? Это некое одиночество, которое всегда присутствовало. Быть дитём военного – это трудно. Папа всё время менял место службы, мы всегда куда-то переезжали, я в школе была в разряде вечных новеньких. Подружки появлялись, но только сдружишься, как снова приходилось расставаться. Слёзы, обещания писать часто и вечно. Но всё это по-детски быстро заканчивалось, потом я стала в эти переезды играться. Это стало интересной игрой по типу: «кто на новенького»?

Но друга или подруги детства у меня не было, всё из-за этих бесконечных переездов. Что я видела? Утром в школу, вечером возвращаешься из школы. Я поменяла не меньше десяти школ, а сколько мы сменили казарм, флигелей и квартир – счёту нет. Отставала от школьной программы, потом нагонять всё было очень сложно. Особенно тяжело было с точными науками, честно говоря, я потом уже и не старалась. С ними у меня беда и по сей день. Но в тех вечных переездах детства было и много прикольного: новые девочки-подружки, новые мальчики, которые нравились. Было и чувство вечной новизны: новые тетрадки и книжки. Казалось, что с каждой новой школы начнёшь новую жизнь.

Артистка… Сколько себя помню, хотелось быть всем. Потом пришло понимание, что единственная профессия, которая в себе это всё совмещает, это актёрская. Ты можешь быть библиотекарем и космонавтом, врачом и следователем, монахиней и преступницей. Кем угодно. Знаете, в городках моего детства театров не было, и все спектакли я смотрела по телевизору. Но как смотрела! Как заворожённая, почти не дышала. После окончания школы я не могла поступить в театральный институт по одной причине: у родителей не было денег отправить меня в Москву. Пришлось пару лет поработать. Помню, получила отпускные и расчётные, которых мне хватило на первое время моей московской жизни. Стояло лето 1980 года. Москва встретила безумной чистотой, порядком и малолюдьем. Я первое время покупала финскую колбасу «Салями», которая мне казалась вершиной вкуса. Кстати, Москва меня не сразу приняла и по моей вине. Я долго не могла избавиться от того, что я – не москвичка, что я из провинции, что мне неловко и многое не по плечу. Занижала себя сильно, и этим самым себе же вредила в конечном итоге.

«Настоящим чудом на съёмочной площадке была Люба Полищук, мы на неё смотрели как на суперзвезду»

Посмотрите вокруг: больше всего в столичной жизни добиваются те, кто приехал из провинции и сам себя сделал.

Я так и не смогла привыкнуть к тому, что в Москве так часто можно увидеть грязные окна. В Сибири, например, грязных окон не найдёшь. Там геранька на подоконниках и занавесочки весёлые. Окно – это лицо дома, на которое все смотрят. Москвичи это часто объясняют ритмом жизни, который присущ мегаполису.

Доллары в глазах и широко расставленные локти? Я этого не вижу по одной простой причине: я не хожу на тусовки, у меня нет на них времени. Тусовки – это безумно сложная работа. Нужно обежать все магазины, чтобы что-нибудь на себя напялить для того, чтобы быть в тренде. Ведь встречают по одёжке, как ни крути. А менталитет людей тусовки?! Его же тоже надо соблюдать…

«"Интердевочка" – большой кусок моего счастья…»

Картина «Интердевочка»… Вы тоже не получите премию, которую я пообещала тому журналисту, который про неё не спросит. А если серьёзно: эта картина – большой кусок моего счастья. Если бы не было той роли, то не было бы и меня сегодняшней, и мы бы с вами не разговаривали.

Парадокс этой картины в том, что о ней говорили все, но меня на улице никто не узнавал. Помню, один раз ехала в такси, и таксист спрашивает меня: «А ты смотрела "Интердевочку"? Классный фильм…» Я едва не закричала ему: ты что, меня не узнаёшь? Ведь это я там снималась…

На съёмках у меня перед глазами был только один человек – Пётр Ефимович Тодоровский, режиссёр фильма. После картины «Военно-полевой роман» я его полюбила невероятно. И также невероятно жалела о том, что на несколько лет позже родилась. Я бы реально билась за роль в той картине, она мне до безобразия близка. Встреча с Петром Ефимовичем – это самое настоящее чудо. Господь просто услышал все мои мольбы. О другом я его и не просила.

«Часто бывает, встретишься с коллегой, поговоришь, а если ещё разговор под рюмочку, то многое услышишь. Потом думаешь, что больше встречаться и не надо»

Проститутка моя героиня или не проститутка – мне было неважно. Главное, что работать с Петром Ефимовичем. И когда снимались в этом фильме, мы не думали, что из этого получится. Просто делали свою работу. Вечерами после съёмок мы с Петром Ефимовичем пели песни, всё было интеллигентно и просто здорово.

Настоящим чудом на съёмочной площадке была Люба Полищук, мы на неё смотрели как на суперзвезду. Она была безумно красивая и безумно талантливая, вела себя как настоящая звезда. В хорошем смысле этого слова. К нынешним «звёздам» очень часто хочется поменять первую букву...

Что такое Люба Полищук? Непередаваемое. Она заходит, и с ней все здороваются, она со всеми общается просто и достойно. Но у тебя ощущение, что ты стоишь около звезды. И ничего с этим ощущением поделать нельзя. Таких актёров и актрис на моём веку было немало. Слава тебе, Господи.

Честно скажу, что артистам дружить очень сложно. Профессия наша конкурентная и зависимая. Внутри сидит какое-то ощущение: почему ты, а не я? Почему он тебя позвал, а не меня? Хотя мы все разные люди, и каждому из нас на роду написано своё. Часто бывает, встретишься с коллегой, поговоришь, а если ещё разговор под рюмочку, то многое услышишь. Потом думаешь, что больше встречаться и не надо.

Цена известна многим, но мне проще руку подать человеку, хотя знаю, что стоит за его улыбкой и за комплиментами. Обычно бывает так, что после четырёх-пяти рукопожатий человек ломается и уже не считает тебя своим врагом. Мне очень тяжело чувствовать, что человек держит меня во врагах. Очень!..

Про безумную странность

Когда прихожу на съёмочную площадку, я со всеми знакомлюсь. Со всеми без исключения. Мне очень важно, когда я вхожу в кадр, чувствовать, что все смотрят на меня с приязнью. Когда неприязнь, работать очень трудно. Боже сохрани чувствовать себя главным персонажем, которого все обслуживают. С людьми нужно только на равных. Это не потому, что я сейчас взрослая и стала мудреть, нет, я всегда была такой. Меня многие упрекают, что нельзя быть такой простой со всеми, дескать, надо быть выше. Ты же артистка, зачем тебе с осветителем конфеткой делиться…

Есть ли у меня нерукоподаваемые люди? (Думает.)

«Но скажу, что сегодняшний закон против курильщиков слишком жесток. Курить везде запретили, а мест для курения не создали»

Если только Никита Джигурда и Стас Садальский. Я таких людей немножко побаиваюсь, эпатажных всегда сторонюсь. Не знаешь, какой кинжал от него ожидать. А зачем мне их кинжалы?.. Я не понимаю природу эпатажа.

Вот странности Иннокентия Михайловича Смоктуновского мне очень интересны, надо было видеть, как он курил, как он с пожарными общался.

Помню, как я снималась с ним в картине «Сердце не камень». Он был точно такой же, всех замечал и всех уважал, но в нём ещё была какая-то безумная странность. Я бы очень хотела её приобрести, но она не приобретается. Либо дано, либо нет. Честно скажу, что я даже пыталась что-то наподобие придумывать: с завтрашнего дня глаз у меня будет с поволокой, и я буду смотреть в даль светлую. Но это всё карикатурно немножко или не немножко. Жить и играть – разные вещи.

Вернусь к Смоктуновскому. Он говорил мне на съёмках: «Ленка, пойдём, покурим». Я шла. У него были сигареты «Мальборо», сумасшедший дефицит в то время, он был заядлым курякой. По-особому держал сигарету, подзывал «голубчика-пожарного» и так проникновенно ему что-то говорил. Тот безропотно разрешал ему курить прямо в павильоне. И стоял рядом с ведром, полным воды.

Я как курильщица знаю, что такое никогда и никому не позволялось. Мешают ли мне жить сигареты? Безусловно. Но скажу, что сегодняшний закон против курильщиков слишком жесток. Курить везде запретили, а мест для курения не создали. Ну нельзя так относиться к миллионам людей! Ещё Анна Ахматова говорила, что курение – это цепь унижений. Так что лучше не курить.

«Я принята в "Современник" – ужас!»

Когда шла на показ в театр «Современник», то вообще не волновалась. Не потому что такая самоуверенная, просто была уверена – не возьмут. Нам, студентам, чётко сказали, что нет прописочного лимита, и иногородних никого не берут в столичные театры. То, что Москва нерезиновая, говорили ещё в те, советские, годы. До этого я уже прошла несколько столичных театров, и всё было несерьёзно. Предлагали ради прописки даже фиктивно выйти замуж. Одна надежда была на то, что кто-то из режиссёров провинциальных театров обратит внимание и предложит работу.

Когда мне сказали, что я принята в «Современник», то первое состояние, которое я испытала, был ужас. В это поверить было невозможно. Говорили, что это был единственный случай в истории театра, когда худсовет единогласно проголосовал за мою кандидатуру. Не скрою, приятно было это слышать.

На всю жизнь запомнила, как к нам в общежитие позвонил руководитель нашего курса Владимир Андреев, как я кубарем летела с четвёртого этажа на вахту к телефону.

«Лен, Галина Борисовна Волчек просит тебя завтра к 10 часам вечера зайти к ней в кабинет», – сказал Андреев. Я чуть не умерла после этой фразы, как я жила ночь и весь следующий день до десяти часов вечера, вы себе даже представить не можете.

Я кругами ходила по Чистым прудам вокруг театра часов с шести вечера. Зашла в кабинет к Галине Борисовне, она мне даёт репертуар на месяц и говорит: «Ходи и смотри все спектакли, контрамарки возьмёшь на служебном входе». Я вышла на улицу с ощущением того, что мне просто повезло и мне дали возможность месяц посмотреть спектакли в театре «Современник», вот и всё. Но где я, а где «Современник» – мне даже страшно было об этом думать. Я ходила на все спектакли, как на работу, самое фантастическое, что со мной все здоровались. Думала: боже, сам Гафт мне говорит «здрасьте». Кваша, Ахеджакова, Неёлова, все со мной здоровались. Моё состояние было близким к обмороку…

Даже когда мне в отделе кадров театра выдали красную книжечку, в которой было написано «актриса», и действительна эта книжечка была на целый год, я всё равно не поверила до конца в это счастье.

Только когда вывесили план репетиций, в котором у меня были расписаны репетиции в спектакле Галины Борисовны Волчек «Двое на качелях», я стала понимать и осознавать, что это всё серьёзно. Когда сыграла этот спектакль, меня практически все сравнили с Татьяной Лавровой, с первой исполнительницей этой роли. Был успех.

«"Ну что, поняла, что ошиблась?" – спросила она меня. "Поняла", – ответила я и расплакалась. Галина Борисовна тоже прослезилась, мы обнялись»

Но я потом ушла из «Современника». Почему? Молодость, глупость, некий сквозняк в голове. Мне говорили: что ты тут будешь делать? Посмотри, сколько тут замечательных артисток, которые в самом актёрском соку, они и будут играть. Ну, соблазнили, и я ушла в театр имени Ермоловой на целых три года. Все обещания, естественно, остались обещаниями.

Галина Борисовна Волчек никогда никого второй раз в театр не брала. У меня опять случилось исключение. Мне позвонили из «Современника» и спросили, не могу ли я вернуться в спектакль «Двое на качелях», на разовые работы. Я, естественно, согласилась. Пришла к директору театра, мы с ним оговорили все нюансы. Выхожу из директорского кабинета, напротив кабинет Галины Борисовны, в который дверь открыта. Она сидела за столом, и глаза наши встретились. Я поздоровалась, она ответила и пригласила зайти.

«Ну что, поняла, что ошиблась?» – спросила она меня. «Поняла», – ответила я и расплакалась. Галина Борисовна тоже прослезилась, мы обнялись. И всё! Снова пошла работа, работа и ещё раз работа. И никто никогда в жизни этот момент больше не вспоминал и предательницей меня не называл.

Почему снова ушла из «Современника»?.. Все взрослеют, и театр уже стал не тот, который я безумно любила, в последние годы театр стал резко меняться и не в лучшую сторону. Театр стал абсолютно другим – таким, как все…

Раньше артисты к театру относились, как к лаборатории, очень честно. Спектакль так спектакль, и никаких замен быть не может, никаких болезней. Бывало, что полуживые на сцену выходили. Потом всё это куда-то ушло, можно заменить спектакль, можно заменить артиста без режиссёра. Стало возможным заменить спектакль по какой-то отвратительной причине. Вот так этот стакан непонимания наполнился и – через край. Терпеть всё это стало просто невозможно. Вот я села и подумала: а зачем всё это терпеть? Жизнь-то очень короткая. И потом, за последние семь лет мне не дали ни одной приличной роли. Те, что давали, их нельзя было поставить в один ряд с теми ролями, которые я играла раньше. Спектакли я играла по двадцать лет, а хотелось чего-то новенького.

«Знаете, аплодисменты зрителей не всегда значат, что ты хорошо существуешь на сцене, это просто они тебя любят…»

Ведь я уже заняла какую-никакую нишу в театре, ненавижу слово «нишу», но говорю. Какой-никакой профессионализм у тебя есть, и ты уже какая-никакая, но артистка. Но о тебе не думают. Свои самые лучшие годы я просидела и прождала. Пошла в одну антрепризу, потом – в другую с одной надеждой: заметят, что я есть. Я, конечно, хорошо играла двадцативосьмилетнюю девочку больше восемнадцати лет в спектакле «Мурлин-Мурло», и когда мне партнёр кричал: «Вижу, девке 28 лет, а она всё без мужика мается!», я уже сама себе кричала: не верю! А спектакль «Пигмалион»?! Уже Валентин Гафт отказался играть, ввели Сергея Маковецкого. А я всё играла… Противно до отвращения. Знаете, аплодисменты зрителей не всегда значат, что ты хорошо существуешь на сцене, это просто они тебя любят…

Галина Борисовна мне говорила, что она не понимает, почему я ухожу из театра. Я ей даже в глаза посмотреть не могла, я понимала, что она даже и не думала об этом… Я приняла решение закрыть эту дверь в надежде, что откроется новая.

Скажу вам честно, как на духу, без театра нетрудно. Это, наверное, потому у меня была в театре очень хорошая жизнь, просто до безобразия хорошая. До определённого времени.

Мне жалко только то, что такого «Современника» больше нет. Вот и всё.

«Ты – звезда, а я тут собак выгуливаю…»

Сегодня мой телефон звонит намного чаще, и открытых дверей много: входи, входи. Но проблема в том, что открыть новую дверь и войти в неё намного сложнее, чем я думала. Это всё к поговорке про то, что обожжёшься на молоке, дуешь на воду. Я безумно благодарна тем театрам и тем режиссёрам, которые меня приглашают. Но вливаться в театральный коллектив, как когда-то в «Современник», я уже не буду.

Обидно видеть и слышать ту грязь, которая полилась после моего ухода, я же молчала, как партизан в засаде. Я же ничего плохого не сделала, просто ушла и всё. Я же не крепостная актриса. Поэтому сходиться, а потом, если придётся, вот так расставаться с театрами уже не хочется.

Трудно ли с мужем-актёром жить под одной крышей? Бывали периоды очень нелёгкие. Я поступала мудро, всегда Валере говорила, прежде чем к чему-то приступить: как ты скажешь, так и будет. Хотя, конечно, решение уже было принято мной… Как будто мы это решение принимали вместе, и поэтому он часть ответственности брал на себя. Я снималась, а он порой сидел дома с ребёнком и выгуливал собак. Провожал, встречал и ждал. У нас до сих пор так.

Всё бывает, иногда в нём прорывается актёрская жила. «Конечно, ты – звезда, а я тут собак выгуливаю…» Но я знаю, что это не его сущность заговорила, а минутная человеческая слабость.

«Мой сын просил меня встречать его из школы за углом, чтобы лишний раз меня не видели»

Бывает, говорю ему: Валера, вот есть сценарий, я в нём играю, посмотри себе какую-нибудь роль, я поговорю с режиссёром. «Нет! Никогда в жизни!» – говорит он. Тут уже мужские амбиции лезут наружу.

Сын?.. Популярность, которая обрушивается на маму, бьёт больно по ребёнку, и в какой-то момент ребёнку перестаёт нравиться, что его воспринимают как сына такого-то или такой-то. А потом сколько близким приходится слышать и читать ерунды, которую пишут про популярную маму или дочь. Мой сын просил меня встречать его из школы за углом, чтобы лишний раз меня не видели. Как-то со своим Денисом я поехала в московский зоопарк. Иду с ним, разговариваю, общаюсь. Но это удавалось слабо, люди постоянно просили автографы и разрешения сфотографироваться со мной. Возвращаемся домой, он и говорит: вот, люди будут показывать фотографии с бегемотом, с жирафом и с мамой моей. И столько в этом было обиды. Мне стало страшно оттого, что в его маленькой голове происходили такие вещи.

Денис всегда пытался утвердиться в своей самостоятельности, и бывало, что совершал ошибки и глупости. Ещё момент: меня часто не было дома, съёмки, гастроли, репетиции. Возвращаешься домой с чувством вины перед ребёнком. Пытаешься эту вину загладить подарками, какими-то материальными благами. Тоже протест в ответ. Он носит самую простую одежду и обувь. Боже сохрани, никаких брендов. Кроссовки «Дольче и Габбана» – никогда! Догадываюсь, почему: чтобы не сказали, что ты, мол, сын Яковлевой… Я бегала по заграничным магазинам, выискивала ему самое хорошее, но в ответ протест. У него в гардеробе всё самое обыкновенное. Белая майка, чёрные джинсы.

Но, слава Богу, сейчас у нас нормальные отношения. Денису 21 год, он не пьёт и не курит, имеет чёрный пояс по карате, хорошо знает английский. Нормальный парень получился.

«Колченогая мебель и бешеные миллиарды...»

Жизнь за окном?.. Не дай Бог я начну её понимать. Если я открою это окно и целиком окунусь в эту жизнь, то я сдохну. От жалости к людям, от того, что с ними делают. То же самое делают и со мной, но я больше зарабатываю и больше независима.

Если бы я попала в ряды наших думцев, я бы с ними дралась день и ночь, кидала бы в них камнями, и меня бы просто убили. Как можно издавать законы, полные ерунды, бороться с курильщиками не там, где надо, или с надуманной гей-пропагандой, когда вокруг столько нищеты и запредельного.

Наводнение на Дальнем Востоке – без слёз смотреть невозможно было смотреть на эти кособокие домишки, на колченогую, убогую мебель и слышать про какие-то бешеные миллиарды, которые ушли и уходят не понять куда. Когда я увидела, как к затопленным хатам подъезжала лодка с ящиком для голосования, я просто рыдала от этой меры цинизма. Когда накрашенная тётка совала бабке урну для голосования вместо помощи, от вида всего этого, думала, сердце разорвётся.

«Как можно издавать законы, полные ерунды, бороться с курильщиками не там, где надо, или с надуманной гей-пропагандой, когда вокруг столько нищеты и запредельного»

Хорошая ли я дочь? Наверное, не очень. Родители живут в Харькове, материально помогаю, конечно. А вот общения не хватает. У родителей моих сейчас очень трудное время: у моего младшего брата двое детей, которые остались без матери. Все заботы о воспитании внуков легли на плечи моей мамы, и ей сегодня многого нельзя. Нельзя болеть и опускать плечи. Непросто всё, очень непросто.

Популярность моя меня не раздражает, я спокойно хожу по улицам. Фотографы и автографы – это часть актёрской профессии. Иди в бухгалтеры, сиди в офисе, и никто тебя не будет фотографировать. Не понимаю актёрского лукавства, когда начинают жаловаться, что они устали от внимания людей. Врут.

Думаю, что нигде, кроме России, жить не смогу. Если меня спросят: куда ты, Лена, хочешь съездить, в Австралию или на Камчатку, то выберу Камчатку. Там такая мощь, такая дикая природа. И всё без людей, и до безобразия много медведей. Душа там лечится.

Чего от жизни хочу? Во-первых, хочу, чтобы мой сын нашёл себя. Появилась возможность отправить его в Америку, в колледж, где за год можно будет пройтись по всем профессиям кино. Слава тебе Господи, от режиссуры он отказался, теперь ему нравится профессия художника кино. Пусть ищет и пробует. Дерзает.

Найти своего режиссёра, который бы поставил на меня хороший спектакль. Сценариста хорошего встретить хочу, который бы написал на меня хороший сценарий для фильма.

Если доведётся встретиться с Богом? Я однажды после наркоза улетала в трубу, ощущения, как на Камчатке. Это безумное блаженство света и звука. Потом очень яркий свет, который не режет тебе глаза, и я видела дядечку с белыми волосами, спокойный такой. Я ничего ему не говорила. А он мне сказал: «Возвращайся обратно, тебе ещё сына нужно поднять». Я и вернулась. Сказать мне ему нечего, он и так всё знает.

Досье

Елена Яковлева – народная артистка России. Входит в число самых популярных отечественных актрис. Снялась более чем в 70 фильмах, среди которых «Интердевочка», сериал «Каменская», «Анкор, ещё анкор!». Обладательница национальных кинопремий «Ника» и «Золотой орёл».

Замужем за актёром Валерием Шальных.

Источник новости: http://www.amur.info/column/2013/10/24/