Ведущий — Александр Ярошенко:

Добрый вечер! Сегодняшний гость «Простых вопросов» – славист, известный очень. Он гражданин Франции. А о России, нашем менталитете, быте, писателях, литературе знает, как никто другой. Мой собеседник – Жорж НИВА.

- Здравствуйте, Жорж!

- Здравствуйте.

- У вас такая фамилия, едва ли не ленинградская, не санкт-петербургская – Нива.

- Это чисто аверонская. Я родом из Клермон-Феррана, провинция называется Аверон.

- Вы признаны одним из лучших знатоков творчества Солженицына. Если кратко, в формате нашей программы: ваш Солженицын, это?..

- Он пригласил меня в Кавендиш, когда я был в Гарварде. Это были очень незабываемые для меня дни. Я видел, как он работает. Он титанически работал. Солженицын был жизнерадостный человек.

- Любил жизнь?

- Да. Он любил жизнь, был счастливым человеком, несмотря на все мытарства, испытания, которые он узнал на себе и которые выпали на Россию, о которых он считал своим долгом рассказывать. Стать Нестором новой летописи. Это для меня главное – невероятная энергия. И он в этом смысле пример для нас всех. Конечно, он играет особую роль для России, но то же самое и для европейца. Потому что своей волей один человек может менять многое.

- В том числе и мышление миллионов.

- Да.

- Говорят, что в Благовещенске учить французский язык – это несколько тупиково. Мало носителей языка здесь бывает, а от Благовещенска до Франции полсвета. Учите китайский, почти родной – за рекой. Что вы думаете по этому поводу?

- Я ничего не имею против китайского языка, не против любого языка. Языки – это сокровища человечества, и их надо беречь. И малые языки, и глобальные языки. Я испытываю большое почтение к английскому языку. Я окончил английское отделение, был студентом в Оксфорде. Но, увы, для английского языка он стал глобальным, то есть исковерканным…

- Но французский в окраинном Благовещенске!

- Это немного, конечно, элитный язык. Он стал теперь таким. Но это даёт доступ к особой цивилизации, к особому менталитету. Может быть, стоит сделать усилия и попробовать изучать и выучить французский язык. Язык не только Вольтера, Гюго, но ещё таких словесных шутников-сюрреалистов.

- Булат Окуджава посвятил вам стихотворение. Там есть четыре строчки, которые мне понравились:

«В словесность русскую влюблённый,
Он с гор слетает, окрыленный,
И вносит негасимый свет
В Женевский университет».

Булат Окуджава, при всей его внешней субтильности и даже, может быть, какой-то хрупкости был сильным человеком, гражданином?

- Да, конечно. Не только бард, не только автор исторических романов и повестей, но и сильный человек, который сыграл своим примером сопротивления. Но сопротивление не открытое, не прямо политическое, а сопротивление культурное, психологическое. Я его очень любил. Он побывал у меня несколько раз. Так что у меня даже уголок дома называется «Салон имени Булата».

- А чьи-нибудь ещё русские уголки в доме есть, частички сердец?

- Которые были?

- Были, с кем-то встречались, дружны были. Что-нибудь осталось от них?

- Я не могу их перечислить. Мне легче перечислить тех, кого не было в моём доме. Потому что в 1974 году Леонид Брежнев принял негласное решение, что диссидентов мы отправляем им. За редким исключением тех, кого мы отправим на восток. Это было решение более гуманное, чем предыдущее. Но очень плохое для России. Элита оказалась в Париже или в Нью-Йорке. Но с другой стороны, это был подарок для нас. Мы получили такой поток талантливых людей от Некрасова до Ростроповича, от Бродского до Солженицына! Я не знаю, воспользовались мы этим подарком как следует, но всё-таки это была новая и интенсивная встреча с Россией.

- И практически все эти русские бриллианты побывали в вашем доме?

- Да. Некрасов, Синявский, Максимов, Бродский…

- Вопрос о противостоянии. Ваша дочь, известная журналистка Анне Нива, была выдворена недавно нашей миграционной службой. Потом, по-моему, посол извинился перед ней, и опять её пригласили в Россию. Вы беспокоитесь за неё?

- Вы знаете, она человек смелый. Она берёт интервью, пишет книги о том, о чём другие не пишут. Потому что очень часто пишут идеологически окрашенные «Я за», «Я против». У неё метод другой: встречи с людьми. Но есть доля случайности в этих встречах. Тем не менее встреча с людьми и для неё, и для меня тоже играет большую роль. Только я литературовед, а она скорее политиковед или обществовед, я не знаю. И я думаю, что такие книги очень полезны для всех. И для объекта изучения, для России, для нашего французского читателя. Она любит Россию.

- Но вы, как отец, переживали, когда с ней случился последний инцидент, когда попросили, потом снова попросили, но назад?

- Нет, не особо. Потому что я знал, что, наверное, хорошо кончится.

- Но когда она бывает в горячих точках, волнительно? Журналистика в горячих точках – вещь неблагодарная.

- Да. Это опасно. Когда она была в Чечне во время первой и второй войны, когда бывает в Афганистане или Ираке, или была в западной части Пакистана, я жду, когда она вернётся.

- Может, на душе есть что-нибудь такое из русской поэзии, самое любимое? Что сейчас на сердце, может быть, хотя бы четыре строчки.

- Вы знаете, у меня нет русской памяти.

- Есть память французская и русская?

- Да, конечно. У русских память развита гораздо больше. Я знаю куски, но не могу.

- Чем русская память отличается от другой?

- Всё зависит от жанра памяти. Например, память на стихи. У меня много друзей, которые могут целиком читать роман в стихах «Евгений Онегин»: профессионалы, как Сергей Юрский, непрофессионалы, как покойный Александр Чудаков, ещё много других. А память историческая – это другое дело.

- Спасибо. Это были «Простые вопросы» для известного слависта, профессора Жоржа Нива. Мы говорили о России, русской памяти и о тех бриллиантах, которые мы когда-то потеряли.

Всем здоровья, добра. Живите, пожалуйста, долго.

Источник новости: http://www.amur.info/simple/2012/04/09/2539.html